Истина вышла из моды…
…Он полагает, что в реалиях современного мира, где известность — превыше всего, а душевная гармония — ничто рядом с материальными интересами, произошла критическая подмена понятий и ценностей. Виталий Борисов в гостях у СК.
Не время сейчас оригинальничать
— Виталий, вы известны не только как иконописец, но многими и искусствоведческими статьями. Вы как-то формулируете для себя, что есть творчество?
— Как писал один искусствовед советских времён, художник — это тот, кто ходит с этюдником по полям и умеет нарисовать человека похожим на самого себя. У него в мастерской стоят горшки с высохшими цветами, самовар, а сам он что-то старается изобразить нечто оригинальное, ранее небывалое, воплощая какую-то «свежую» идею. И почему-то считалось, если ты рисуешь что-то в рамках какой-то традиции, то это перестаёт быть творчеством.
— Но вы-то работаете едва ли не в самом традиционном жанре изобразительного искусства. Иконопись полностью подчинена определённым канонам.
— Мне в какой-то момент надоело «оригинальничать». В моём сознании вся эта программа — модернизации-улучшения-прогресса — однажды дала сбой. И двигаться дальше в этом направлении стало как-то скучно. «Новизна» навязла в зубах и стала казаться чем-то сотню раз бывшим… Всяческий модернизм стал казаться чем-то заскорузлым, чем-то «с бородой». И в наше время настоящая революционность начала проявляться как возвращение к истокам, к традициям, в древность. Был такой британский социолог польского происхождения — Зигмунд Бауман, так он вообще придумал термин — «ретротопия», в противовес «утопии». Не создание какого-то идеального образа или совершенного общественного строя в будущем, а поиск идеала в прошлом, утверждение, что всё хорошее, всё разумное уже было, только мы об этом не помним. Сейчас, как утверждают многие исследователи, в том числе, и западные, «мир охватила эпидемия ностальгии». В будущее никто не хочет, все хотят в прошлое. Мы в юности зачитывались научной фантастикой, но как-то незаметно научную фантастику вытеснило «фэнтези» — с какими-то рыцарями и принцессами, живущими в непонятных временах или в других мирах с явными чертами земного прошлого. С какими-то эльфами, духами и магами… Параллельно началось повальное увлечение каким-то древними культами, язычеством, ранним христианством. Принадлежность к прошлому стало своего рода «знаком качества». И такой разворот положил начало новому пониманию творчества. Для меня творчество заключается не в том, чтобы выйти за рамки каких-то канонов, а в том, чтобы преодолеть навязанную нам картину мира...
— Получается, что «фэнтези» дало толчок к смене творческой ориентации?
— Нет, просто в этом проявляются мировые тенденции, взгляды людей на жизнь, ориентиры общества. От нынешнего «фэнтези» меня коробит. Толкиен мне нравится, но он тонет в ворохе дешёвых поделок.
— И всё-таки, творчество — это поиск истины или что-то другое?
— Особенность нашего времени в том, что истины нет — она мало кого вообще интересует, её мало кто пытается искать. Зато есть лишь множество различных интерпретаций, которые люди создают себе сами и полагают, что именно это и есть истина.
— А когда-то было иначе?
— «Что есть истина?» - этим вопросом задавался ещё Понтий Пилат… Этот вопрос поднимался всегда, но чем реже он задаётся, тем более он актуален. В наше время поиск истины — это практически табу. Он противоречит общепринятому образу жизни. «Серьёзные люди» такой ерундой не занимаются. Когда-то подобные устремления были вытеснены в область неких романтических исканий, а теперь этим не занимаются и те, кого условно называют «романтиками». И это понятие сейчас искажено до неузнаваемости. Всё, что невозможно конвертировать в материальные ценности, подавляющему большинству людей во всём мире просто стало неинтересно.
Каждому говорят то, что он хочет услышать
— С другой стороны, взгляды и убеждения у людей остались, а в периоды кризисов они даже крепчают. И новостные программы по всему миру носят, скорее, пропагандистский характер, чем отражают объективную картину событий.
— Каждому обывателю говорят то, что он хочет слышать, то, что ему приятно знать, то, что соответствует его убеждениям. Спрос порождает предложение, а истина мало кому нужна. Любое столкновение с ней связано с риском утратить психологический комфорт. Есть такой итальянский философ Джорджо Агамбен, который вообще утверждает, что традиционные практики — религия, культура, наука — потеряли всякую общественную значимость. Единственное, чем занят сейчас «нормальный» человек, — это обеспечение своего биологического существования. И это единственная вещь, о которой «стоит вообще думать». Нам с детства втолковывают, что новое, значит — хорошее, что надо постоянно заниматься улучшением чего-то, неким креативом, реализовывать собственное «я», пытаться стать «кем-то». Сейчас всё сводится к понятию «быть успешным». А иконопись — это творчество, которое из этого мира уводит, заставляет жить по иным правилам. Здесь бессмысленно стремиться к тому, что принято называть «успехом», здесь целиком растворяешься и ином мире, часто совершенно непонятном.
— Но как можно что-то создавать в той области, которая не поддаётся пониманию??
— Многие творческие люди, в том числе иконописцы, сами себя обманывают, утверждая, будто что-то понимают, пытаясь изобразить из себя «экспертов». На самом деле никакого понимания в принципе быть не может… Творчество — за рамками логики, за пределами привычных нам понятий. Та старинная культура, которая положила начало иконописной традиции, сейчас непонятна никому. И то, что мы сейчас имеем — лишь интерпретация, возникшая в начале XX века, когда произошло «открытие русской иконы».
— Андрей Рублёв и Феофан Грек тоже не знали, что они делают?
— Они не знали, они верили. На самом деле, не всё так просто. Французский этнолог Клод Леви-Стросс в одной из своих книг раскрыл секрет могущества шаманов и колдунов. Есть три необходимых условия: чтобы сам шаман верил в свою магию, чтобы в его магию верил тот человек, на которого эта магия направлена, и главное — чтобы было общественное мнение, которое подкрепляло бы эту веру. Так уж получается: во что верят все — и шаман, и субъект, и общество — это и есть реальность. Как только один из этих элементов выпадает, вся конструкция начинает распадаться. Люди перестают в это верить, и все «башни из слоновой кости» рушатся. Не зря же говорится в Священном писании: «Праведный верою жив будет». Всё, что относится к культуре, существует только благодаря вере. Другое дело — то, что связано в нашим биологическим существованием — оно ближе, оно реальнее: что-то съел — вкусно, сел в машину — комфортно, поехал отдыхать — отдохнул… Кому-то больше ничего и не надо.
Свободный камень «свободного мира»
— Получается, что рост уровня благосостояния разрушает человеческую жизнь, лишает её изначального смысла?
— Да, современный человек нередко отрицает самого себя. Даже принадлежность к роду человеческому кем-то уже воспринимается как проявление несвободы. Как это сейчас стало распространено на Западе: не важно, мужчина я или женщина — буду тем, кем хочу быть, хоть неведомой зверушкой, хоть камнем…
— Значит, за свободой «гендерного самоопределения» последует стремление к свободе быть камнем?
— Камнем, роботом, чем угодно… А Феофан Грек и Андрей Рублёв принадлежали той эпохе, которую мы уже не можем понять. Что там было, откуда оно взялось — неизвестно. Мы может об этом лишь сочинить какую-то сказку. Некоторые историки убеждены: всё происходившее до XVII века, настолько покрыто туманом, что там нет событий, в достоверности которых может быть хоть какая-то уверенность. Только в XVII веке появляется довольно много документов, где факты каким-то образом зафиксированы. Я занимаюсь историей иконописи, и знаю, что именно тогда появились первые дошедшие до нас «трудовые договоры», где прописаны и имена мастеров, и количество краски, золота, и стоимость работ. Что касается Андрея Рублёва, то это личность наполовину легендарна. Когда в середине XIX века распространилась мода на коллекционирование «древнерусских артефактов», практически в каждой частной коллекции был свой «Рублёв». Когда появилась научная реставрация икон в современном понимании, количество «Рублёвых» очень сильно сократилось, а по данным исследования Третьяковской галереи, проведённому несколько лет назад, практически все иконы, что приписываются кисти Андрея Рублёва, написаны разными мастерами.
- И знаменитая «Троица» — не Рублёв?
- Может быть, Рублёв, может быть — и нет. Хотя «Троица» — наиболее вероятно написана именно им. По крайне мере, существуют подтверждающие это документы. Был такой исторический период, когда возникла необходимость создания легенды, будто на Руси был мастер, равновеликий Леонардо да Винчи, и, пока в это все верили — это было реальностью. Сейчас появилась трещина сомнения, и легенда начала распадаться. Что там было на самом деле — никто не знает. До начала XX века в российском обществе вообще доминировало представление, что русское искусство зародилось лишь при Петре I, а то и позже — когда в середине XVIII века появилась Академия Художеств и к нам «понаехали немцы». А всё, что было раньше, в том числе, и иконы — явления древней дикости. Икона долгое время не воспринималась как искусство. Да — старина. Да — святыня. Но не искусство…
— И всё-таки, как можно заниматься иконописью, не понимая, что делаешь, как это получается?
— По законам аэродинамики майский жук летать не может. Но летает! Есть единственная, по моему мнению, книга, которая не исторически никак не обусловлена – это «Евангелие». Для любой другой книги можно найти обоснование, а это говорит о её ограниченности – эпохой, местом, обстоятельствами. А «Евангелие» открыто для всех эпох. И в нём — ответы, в нём — ориентиры для очередного потерянного поколения, которое родилось и воспитывалось ещё в СССР, а жить вынуждено в иной эпохе и практически другой стране. «Просите, и дано будет вам, ищите и найдете, стучите, и отворят вам…»
Анатолий Капустин, фото автора и из архива Виталия Борисова
К фото:
Образ Святого праведного воина Феодора Ушакова
.
Работы Виталия Борисова есть во многих православных храмах – от Афона до Калифорнии
